Алексей Дьячков

Илья Семененко-Басин,
кандидат исторических наук, религиовед

Искусство Алексея Дьячкова родилось в особый момент истории, на излёте городской революции в России и в примыкающих к ней пространствах Евразии. В последней трети XX века, претерпев насильственную модернизацию, вчера ещё аграрная страна выработала новый городской класс.

Проницательный историк отметил характерную черту эпохи – «голод на образы», символическую бедность новых российских городов^-1-. Эти лакуны могли восприниматься чуткими душами как раны на теле бессознательного.

В XVIII веке в Неаполе о схожих проблемах размышлял Джамбатиста Вико^-2-. Он писал о путях развития цивилизации, когда у нации формируется рефлексивное мышление и ослабевает память, утрачиваются мнемические способности, которые изначально участвовали в пробуждении вдохновения.

Вико предполагал, что потеря эта не обязательно ведёт к полному угасанию памяти и поэзии, люди могут открыть новые, неведомые источники вдохновения. Двигаясь вслед за Вико, несложно заключить: сузившийся горизонт живой памяти замкнул наше сознание в определённых пределах. Выйти за эти границы сможет тот, кто расшифрует визуальный и/или поэтический код эпохи.

Возможно ли, как грезилось Вико, вернуться на путь, пройденный античными нациями на заре устного творчества? Первыми поэтами Вико считал в равной мере рапсодов, законодателей и отцов-основателей нации. Памяти, подверженной энтропии, он противопоставил полноту памяти, что была в самом начале, в кипящем рождении, когда из огромного шумного потока рождался мiр гражданственности. Быть может, художнику и поэту ещё удастся испить из начального потока творчества!

В современной ситуации искусство Алексея Дьячкова открылось энергии древних и вечных символов, духовной проблематике старинных традиций Европы, Ближнего и Дальнего Востока. Кроме того, маршрут беглеца, символически покидавшего нищую городскую среду, был отмечен приобщением к рок-музыке, эзотерике, к трудам Карла Г. Юнга и Карлоса Кастанеды.

Внутренними собеседниками Алексея стали Пауль Клее, Василий Кандинский, Казимир Малевич и Макс Эрнст, великие эзотерики от живописи. Хорошо известно, что для православной христианской традиции икона это – оптимальный путь в трансцендентное измерение, так что в какой-то мере творчество Дьячкова испытало на себе влияние если не эстетики иконы, то, по крайней мере, культуры иконопочитания.

Художественными средствами он воссоздал в своих картинах энергетические пространства, удалённые от всего земного, вплотную подступив к визуально-созерцательному общению с глубинным Я человека. В четырехугольном пространстве картин Дьячкова мерцает и стремительно расширяется ковёр символов, стремясь далеко за условные пределы живописной поверхности, поверх смысловых границ жанра.

Один из возможных подходов к живописи Алексея Дьячкова предоставляет пифагореизм, духовное учение греко-римской античности, согласно которому мир устроен по законам гармонии. Я полагаю, что в лучших картинах Алексея светятся энергетические основания космического закона, насколько они могут быть удержаны сознанием человека и зафиксированы в застывших визуальных формах.

Пифагорейцы учили, что гармония космоса имеет числовое выражение, причём арифметика и геометрия для них были неразрывны, ведь «четыре» это – квадрат из четырёх точек. И поскольку суть каждой вещи есть число, вещь может быть изображена, например, комбинацией точек на плоскости.

Однажды, глядя на работы Алексея Дьячкова, я задумался: может быть, формирующими принципами бытия являются и число и цвет? Законоописание мира, предпринятое художником, способно открыть структурно-цветовые формулы вещей и энергетических явлений. Не получилось ли так, что живопись дополняет цветовыми отношениями – философские соотношения между числами?

Творчество Дьячкова представляется мне процессом субъективной проекции, причём манифестация проецируемой структуры и её генезис оказываются едины благодаря мощному воображению мастера. Миссия художника в культуре такова, что он сам определяет свой контакт со зрителем – манифестирует не только символ-архетип, но также и способ его видения.

Рожденная Дьячковым сфера смыслов расширяет своё влияние далеко за пределы плоскостного художественного объекта, так что, глядя на его картины, можно испытать даже квазитактильные ощущения. Символы словно бы разбегаются, и при этом ясно видно отчётливое конструктивно-смысловое ядро.

Особой темой могло бы стать искусство Алексея Дьячкова в контексте изучения языка сознания. Открытым остаётся вопрос об априорном бытии проецируемых образов, о соотношении видимого и невидимого в художественном опыте Дьячкова. Вероятно, художественная реальность Дьячкова является не трансцендентальной схемой, но, скорее, творением человека-мастера, погруженного в духовную проблематику старинных традиций Европы и Азии.

Отметим, что артиста, захваченного не только интерпретацией повседневности, но также и метафизическими мотивами, питают импульсы русского Серебряного века. На его опыт опирается Алексей Дьячков в построении личной мифологии. Современная исследовательница, занимающаяся художественными мирами той эпохи, применительно к русскому символизму ввела термин «текст личности». Имеется в виду артист, стремящийся к самоидентификации путём мифологизации личности.

«Культура русского символизма может рассматриваться как мета-семиотическое образование, включающее в себя не только тексты, но и метатекст. Метатекстом в контексте русского символизма можно считать личность символиста… Важнейшим способом идентификации и самоидентификации [в культуре русского символизма] является мифологизация личности...»^-3-.

Добавлю, личности одновременно драматичной и по-своему религиозной. Разве картины Дьячкова не выстраивают личность-текст?

Изучение творчества Алексея Дьячкова убедило меня в том, что центральной категорией в нём нeизменно остаётся инициатический путь, проложенный на карте сознания^-4-. Известно, что путешествие является архетипическим событием инициации в самых разных культурах мiра. Когда герой мифа и сказки путешествует, ландшафт открывает ему свои тайны, более того, ландшафт, обретающий сакральные качества, сам ведёт человека. Не требуя от путешественника карты, сакральный ландшафт предстаёт встречей с истиной, мерцанием подлинного в повседневности^-5-. Сегодня мы иногда испытываем подобный опыт в сновидениях.

Поэтому едва ли между картинами Дьячкова, построенными на символах-архетипах, и его пейзажами будут найдены принципиальные различия. В любой работе художника, благодаря интегрированному художественно-пластическому мышлению, раскрывает свои тайны живое и священное пространство.

¹ Кара-Мурза С. Г. "Манипуляция сознанием". М., 2001. С. 352-360. --Вернуться к сноске 1--

² Вико Дж. "Основания новой науки об общей природе наций". М.–Киев, 1994. --Вернуться к сноске 2--

³ Ерохина Т. И. "Личность и текст в культуре русского символизма" / Автореферат диссертации […] доктора культурологии / Ярославский государственный педагогический университет им. К. Д. Ушинского. Ярославль, 2009.

⁴ Проблематика инициатического пути подробно рассмотрена в классическом труде: Ранк О. "Миф о рождении героя". М., 1997.

⁵ Проблематика разработана в диссертационном исследовании: Яковлева М. Г. "Сакральный ландшафт: антропофизика социального бытия". Автореферат диссертации […] кандидата философских наук/ Казанский государственный университет. Казань, 2004.

Закончил в Михайлов день,
21 ноября 2009 г.